Клюква у колючей проволоки
На третий день после начала войны 25 июня 1941 года в селе Аксаур Инзенского района Ульяновской области уже было известно, кто уходит на фронт. По селу раздавался плач жен и матерей, а сельчане-мужчины получали свои документы и строем уходили.
- Береги Колю! – последние слова крикнул 20-летний парень своей жене Кате. Это был мой дедушка Модин Константин Петрович.
Он и его друг Иван ушли вместе, совсем мальчики, которые попали сразу в окопы. С фронта от него приходили редкие письма. В первые дни и даже месяцы войны не хватало оружия, медикаментов, атаки немцев шли одна за другой.
В одном из писем он написал страшные слова, которые не смог сдержать в себе. Прямо на его глазах снарядом ранило Ивана, снесло полголовы, какое-то время он еще жил, а потом умер. Должна ли была одна мать, которая получила это письмо, перейти через тропинку к соседнему дому и показать это письмо другой матери – матери погибшего Вани?.. Каждое письмо в селе было событием. Она показала… А потом пришла похоронка.
А следующее письмо от моего дедушки было в декабре 1941-го. «Лежим в окопах, ждем танковую атаку фашистов». Это письмо было последним. Мой дедушка пропал без вести в тех окопах под Нижним Новгородом, возможно, под этими танками. Дедушка… который навечно остался 20-летним мальчиком…
Моя бабушка Екатерина Константиновна и папа Модин Николай Константинович, будучи ребенком, пережили в Ульяновской области страшный голод. Все продовольствие шло на фронт. А, кроме того, в 1943 году вымерзла и вся сгнила картошка, которую запасли на зиму. Только один сорт выстоял сильный мороз, и у кого была такая, тот был с картошкой. Послала бабушка своего 5-летнего сына, моего папу, на другой конец села – попроси одну картошину у людей. А он дошел до другого конца села, да вернулся в слезах: «Совестно просить. Я не смог».
Но выживали, берегли, как могли, детей, как завещали им уходящие на фронт мужья.
Ни одной фотографии моего дедушки не осталось.
А от второго моего дедушки (маминого отца) Кузьмы Яковлевича Пруткова осталась одна фотокарточка. Деревня Шапки Оршанского района Витебской области, простая белорусская семья.
Это еще до войны. Моя мама на руках у бабушки,
младший братик еще не родился
Он погиб 10 августа 1943 года. Похоронен в братской могиле в Смоленской области. Моя мама всегда 9 мая приходила с цветами к братской могиле других солдат здесь, в Гомеле, и говорила: «Я как будто к папе прихожу. А там кто-то на его могилу положит цветы».
Много раз рассказывала моя мама Пруткова Нина Кузьминична мне о войне. Ей тогда уже было 7 лет. А пережить довелось страшное.
Она вспоминала, как немцы грабили деревни, как все прятались с криками «катанцы» в хатах, когда ехали на мотоциклах испанцы (их они боялись почему-то даже больше, чем немцев). А однажды она сидела на крыльце, пришел немец, приставил к ее груди автомат: «Млеко, яйки!». Она побежала в сарай и нашла одно яйцо, отдала фашисту.
А потом зимой пришли в деревню немцы, согнали в товарные вагоны и повезли. Люди успели взять с собой торбы с вещами. Везли в этих набитых товарняках куда-то, потом высадили. Кто был посильнее, мог быстро дойти, те смогли занять отдаленно расположенные сараи. А бабушка с тремя детьми (моя мама 7 лет, ее сестра 11 лет и ее братик 5 лет) осталась на открытом поле на своих вещах, которые они тащили с собой.
И вот как обернулось – все, кто попал в сараи, тяжело болели тифом и умерли, заражая друг друга в тесных помещениях. А они на зимних ветрах тифом не заразились. Мама всю жизнь потом почитала свежий воздух, своих детей никогда не прятала от сквозняков, и в любой мороз я все детство спала с настежь открытым балконом.
Моя бабушка Ефросинья Яковлевна сберегла троих детей в этом лагере лютой зимой. Мама рассказывала, как бабушка собирала клюкву в снегу у колючей проволоки, растапливала в снегу и давала детям этот морс.
Потом пришли наши и освободили. Где были на тот момент фашисты, непонятно. Возможно, зная о приходе советских солдат, ушли заранее.
Когда наши составляли списки освобожденных, то мама с младшим братиком Толей попала в одну очередь. А бабушка со старшей дочерью Эмилией в другую. Мама не знала ни своей даты рождения, ни года, поэтому возраст записали наугад, а даты рождения себе и братику она придумала красивые – 25 мая и 5 августа. Так они и праздновали их всю жизнь. Однажды, во время очередной перевозки освобожденных людей, эшелон попал под бомбежку. Люди спаслись, а все документы сгорели.
Сейчас я вспоминаю, как мы с мамой ездили на поездах на отдых или в гости. Плацкартный вагон, место у тамбура кажется нам неудобным? А мама всегда вспоминала набитые людьми товарные вагоны без окон, в которых их везли фашисты… Люди, прошедшие войну, строившие жизнь после войны, терпеливы, скромны. Они ценят жизнь, которая досталась такой высокой ценой, поэтому неудобства и мелкие затруднения никогда их не ломали.
Мамин старший брат Виктор (мальчик на фото) ушел на фронт добровольцем в 16 лет. Был ранен. Я видела этот шрам на плече. Говорят, что шрамы украшают мужчину. А он оказался совсем некрасивый. Нет в войне, ранениях, страданиях и беде ничего красивого, ничего.
Все, о чем я жалею, это то, что не расспрашивала подробнее маму о тех страшных днях. Она всегда говорила о войне со слезами на глазах, и я боялась делать больно. И теперь понимаю, что рассказала она далеко не все, какие-то подробности бабушка Фрося рассказывала своему зятю - моему папе, но и она была немногословна и всегда со слезами. А сейчас узнать не у кого. Но то, что известно, врезалось и в мою память навсегда. И я это рассказываю своим детям. Потому что страшные истории Великой Отечественной войны всегда читать невыносимо, но кажется, что это где-то, это «не с нами». Нет, это с нами! Это моя мама, это моя бабушка, это мои дедушки. Это и есть мы, наша жизнь. И слова «наша история» - не просто красивые слова, а история чьей-то семьи, какого-то человека. Моя история.
Татьяна Модина (пресс-служба)
Нашли ошибку? Выделите ее и нажмите Ctrl-Enter
